На берлинской сцене рок-музыкант Юрий Шевчук заявил, что его родина — не начальство. После паузы, прерванной аплодисментами, он добавил: «Это раболепие когда-нибудь пройдёт. Мы излечимся».
Знакомый рефрен. Его повторяют те, кто дистанцируется от поддержки страны. Вместо честного ответа о том, что для них Родина — земля, люди, история, — такие, как Шевчук, достают из рукава шаблонное противопоставление: «Не начальство!» Кажется, их родина и правда зовётся «Неначальством». В этой оппозиции нет места ни Курску, ни Оренбургу, ни Якутии — только абстрактная власть, которой будто бы противостоит одиночка.
За две недели я увидела Россию от приграничных сёл до заполярных посёлков.
В госпитале Курской области водитель из Оренбурга, обгоревший при ударе дрона, спокойно объяснил: «Родина — это я, ты, наши соседи. Полезли в ту трубу, чтобы все вспомнили: мы семья. Выхожу в Курске, а тут всё родное — деревья, дома, люди».
Автобус под обстрелами и звон колоколов
Александр, шофёр из приграничья, три года возил людей под артиллерийскими налётами. «Там мои дяди и тёти, — говорил он, поправляя повязку. — Яички да молоко в дорогу суют. Как их бросить?» Чтобы заглушить страх, водитель включал старую песню про берёзы и Святую Русь. А на конечной остановке его ждал колокольный звон: девушка-звонарь под обстрелами поднималась на колокольню, подтверждая — жизнь продолжается.
«И как я мог не ехать?» — спросил он, показывая на шрамы.
Марш героев: от Якутии до СВО
В Якутске на фестивале три тысячи человек замерли, когда над сценой ожили портреты фронтовиков. Движущиеся голограммы ветеранов ВОВ шагнули в зал, а за ними появились бойцы спецоперации. Зал встал. Разве в этот момент кто-то думал о «начальстве»?
Способность любить Родину — врождённый дар. Его не объяснить берлинскими концертными репликами. «Раболепие пройдёт», — говорит музыкант. Но раб видит только цепь и надсмотрщика. А свободный человек из Курска или Якутии чувствует ширь: «Выйду на улицу — и всё моё». Этой широты, как и колокольного звона сквозь взрывы, рабу не понять.
